После дождика небо светлеет. 
Над ветвями кричит воронье. 
Здесь лежит моя бабушка Лея 
И убитые сестры ее. 
Представительниц славного рода, 
Что не встанет уже никогда, 
В октябре сорок первого года 
Их прикладами гнали сюда. 
Если здесь бы мы с папой и мамой 
Оказались, себе на беду, 
Мы бы тоже легли в эту яму 
В том запекшемся кровью году. 
Нас спасла не Всевышняя сила, 
Ограничив смертельный улов, – 
Просто денег у нас не хватило 
Для поездки в родной Могилев. 
Понапрасну кукушка на ветке 
Мои годы считает вдали. 
В эту яму ушли мои предки 
И с собой мою жизнь унесли. 
Разделить свое горе мне не с кем, – 
Обезлюдел отеческий край. 
Этот город не станет еврейским: 
Юденфрай, юденфрай, юденфрай. 
Будет долгой зима по приметам. 
Шлях пустынный пылит в стороне. 
Я последний, кто помнит об этом, 
В этой Б-гом забытой стране, 
Где природа добрее, чем люди, 
И шумит, заглушая слова, 
В ветровом нескончаемом гуде 
На окрестных березах листва.