Клугер Даниэль
Шахматная баллада
В некоторых версиях этого предания утверждается, что имеется в виду раввин из Майнца Шимон а-Гадоль ("Шимон Великий"), узнавший во время игры в шахматы в своем сопернике – римском папе – то ли сына, то ли брата.
Это случилось в XI веке. Лео Таксиль в своей книге об истории папства – "Священный вертеп" – пишет, что в архивах Ватикана ему не удалось найти документов о двух римских папах, считающихся легендарными – о так называемой "папессе Иоанне" и анонимном первосвящзеннике, имеющем прозвище "Жидовствующий папа".
Неясные намеки позволяют предполагать, что речь идет о еврее по происхождению, который уже будучи главой католической церкви, неожиданно вернулся к иудаизму. Не исключено, что речь идет о том же первосвященнике, которого упоминает легенда о рабби Шимоне а-Гадоль.
Небо над Римом похоже на сон –
Странные тучи, смутные тени.
Жил здесь когда-то рабби Шимон
Бен-Элиэзер – шахматный гений.
Ах, невеселая эта пора!..
Рабби Шимону вручили посланье:
Первосвященник, наместник Петра
Римских евреев обрек на изгнанье.
"Срок нам дается лишь до утра,
Вот и солдаты ждут у порога,
А от изгнания и до костра
Очень короткой бывает дорога.
Я отправляюсь просить во дворец,
Милости, право, не ожидая
Но говорил мне покойный отец,
Пешку за пешкою передвигая:
Жизнь человека подобна игре –
Белое поле, черное поле.
В рубище, или же в серебре,
Пешка чужой подчиняется воле.
Станет ладьею или ферзем,
Только не стоит этим гордиться –
Пешка не сможет стать королем
Даже в конце, на последней границе".
И ожидали раввина с утра.
Слуги, епископы, два кардинала.
Первосвященник, наместник Петра
Молча стоял средь огромного зала.
Не посмотрел на просителя он.
Был погружен в размышленья иные.
Только заметил рабби Шимон
Шахматный столик и кресла резные.
Первосвященник, наместник Петра
В белой сутане, тяжелой тиаре
Всех приближенных услал со двора
И произнес: "Я сегодня в ударе!
Вот и остались мы с глазу на глаз.
Как шахматист ты умен и опасен.
Хочешь, сыграем на этот указ?"
Рабби ответил: "Сыграем. Согласен".
Жизнь человека подобна игре –
Белое поле, черное поле.
В рубище или же в серебре,
Пешка иной подчиняется воле.
Станет ладьею, станет ферзем,
Право, не стоит этим гордиться –
Пешка не сможет стать королем
Даже в конце, на последней границе.
Тени тянулись от стройных окон,
А на доске развивалось сраженье.
И озадачен был рабби Шимон,
И растерялся он на мгновенье:
"Строил игру мой покойный отец
Именно так…" – он сказал изумленно.
Первосвященник поправил венец
И на раввина взглянул отрешенно.
Был словно жаром охвачен раввин,
Двигая пешку слабым движеньем:
Ход оставался всего лишь один –
И завершался его пораженьем.
И ощутил он дыханье костра,
Или изгнанья дорогу крутую…
Первосвященник, наместник Петра
Вдруг передвинул фигуру другую.
И увенчалась победой игра,
И выполняя свое обещанье,
Первосвященник, наместник Петра
Перечеркнул указ об изгнаньи,
Остановился перед окном,
И усмехнувшись, молвил чуть слышно:
"Пешка не сможет стать королем.
Я понадеялся – тоже не вышло…"
А через месяц – или же год –
К рабби Шимону в дверь постучали:
"Друг мой, я сделал ошибочный ход
Мы ведь с тобою не доиграли!"
Первосвященник, наместник Петра –
В скромном наряде простого монаха.
В комнату следом вошло со двора.
Лишь ожидание с привкусом страха.
Молча властитель доску разложил,
Неторопливо фигуры расставил
Партия та же – и гость победил.
И капюшон аккуратно поправил,
И улыбнулся, и прошептал:
"Думаю, ты обо всем догадался,
Я поначалу тебя не узнал –
Только когда ты в игре растерялся.
"Пешка не сможет стать королем!" –
Этим отцовским словам не поверив,
Я не жалею сейчас ни о чем,
Собственной мерой дорогу измерив.
Бегство из дома, проклятье отца,
Ложь и интриги старого клира…
Но по ступеням дойдя до конца,
Стал я властителем Рима и мира.
Брат мой, ты разве не помнишь меня?
Шахматы, игры, детские споры?
Все забывается… День ото дня
Память сплетает иные узоры.
Так почему ж я помиловал вас?
Видимо, встреча была неслучайной.
Эта игра и злосчастный указ
Вдруг приподняли завесу над тайной:
Прав был отец – все сведется к игре.
Белое поле, черное поле.
В рубище, или же в серебре,
Пешка иной подчиняется воле.
И получая награду потом,
В клетке последней, перед порогом,
Пешка не сможет стать королем –
Так человеку не сделаться Богом…"
